Бернарда - Страница 51

Не знаю, сколько мы стояли так на балконе Эйфелевой башни в Париже: Дрейк позади, моя голова откинута ему на плечо, мужские руки вокруг талии. Его одежда была видоизмененной серебристой формой, не пропускающей «фон», ладони прикрыты фонозащитными перчатками, шея укутана шарфом. Я не видела, но чувствовала, что он тщательно следил за тем, чтобы лицо — единственная открытая часть кожи — не коснулось моих волос.

И несмотря на связанные с фоном неудобства, мы были одним целым. Наконец-то вместе. Без условий, без вопросов, без лишних слов. Тот, кто стоял позади, — был моей второй половиной и молчаливо признавал это, а я была тихо счастлива. Любовь, текущую через меня, больше не нужно было скрывать: она всецело принималась тем, кому была предназначена.

— Ди… — тихо прошептал тихий голос над ухом.

— М-м-м?

— Я сделаю все, чтобы мы смогли полноценно быть вместе. Но если это окажется мне не под силу, ты должна будешь найти другого.

— Иди к черту… — беззлобно отозвалась я.

Он улыбнулся и втянул носом вечерний воздух. Крепче прижал к себе, жестами противореча недавно прозвучавшим словам. Настоящий, без масок и формальностей, такой же уязвимый, как и я в этот момент, Дрейк. Было невероятным чувствовать позади себя тело — крепкое и теплое. А руки, сцепленные замком у меня на животе, вызывали бурлящий поток эйфории в крови: настолько защищенной я не чувствовала себя еще никогда.

Разум, сердце и тело пели песню счастья в унисон. Он был со мной, он был моим! Для кого-то Начальник и владыка мира Уровней, жесткий и непреклонный, для меня же — обычный мужчина, тоскующий по теплу и любви. И наконец нашедший ее.

Чувствуя на щеках теплый ветер, а в душе необыкновенный подъем, я беспричинно рассмеялась.

Слишком хорошо. И кажется, что все по плечу.

— Как давно тебя никто не приглашал в ресторан, господин Начальник?

— Очень давно.

— Тогда смею заметить, что на втором этаже этой башни есть замечательное местечко. Если только сумеем отвоевать столик…

Столик мы отвоевали — уютный, покрытый бежевой скатертью, у самого окна; а после почти час наслаждались изысками французской кулинарии. То была моя идея — сохранить традиционность кухни, о чем я теперь жалела.

Золотистый луковый суп с печеной корочкой сверху оказался не таким уж плохим, улитки (на мой взгляд) просто отвратительными, равно как и щипцы, предназначенные для извлечения склизких тел из раковин, а уж о лягушачьих лапках стоило совсем умолчать. Хотя, чести ради, стоило признать, что вкусовые качества мяса впору было сравнить с куриными, вот только как быть с внешним видом?

Женщины облизывали Дрейка взглядами, мужчины растерянно косились на него, способные дистанционно ощутить пропасть между собственными клетчатыми рубахами и белоснежной сорочкой Начальника под строгим костюмом, официанты раболепствовали, я же наслаждалась.

Вечер был хорош всем, за исключением одного: под кожей неугомонно скребла и царапала мысль о том, что пока я здесь обедаю, дома меня, скорее всего, уже потеряла мама. Ведь время-то запустилось, и если в Париже вечер, то в моем городе ночь. Но спасительная идея по выходу из положения все не приходила, и я насильно гнала тревогу. Сейчас не до этого, хотя в скором времени придется что-то придумать. Проблема «двумирья» встала слишком остро — так или иначе ее придется решить. И лучше раньше, чем позже.

За едой Дрейк говорил о том, что нам придется экспериментировать над моим телом, в попытках усилить фон, но экспериментировать осторожно, дабы не навредить. Я согласно кивала. Что угодно, лишь бы мы стали «на равных». Нет, страх, конечно, присутствовал, но по глазам Начальника я видела, что он скорее отрубит себе конечность, чем допустит малейшую ошибку в отношении моего здоровья. Это успокаивало.

Играла музыка, плавали вокруг официанты, жевали неоправданно дорогие блюда туристы. Цены в меню были не за еду, они были за возможность впоследствии сказать друзьям (а особенно недругам) фразу «А я там был…».

На десерт подали ягодный пудинг.

Два раза стукнув по стенке вазочки ложкой, я поняла, что окончательно потеряла аппетит. Чем больше проходило времени, тем сильнее нарастала тревога.

— В чем дело, Ди? — знакомый сверлящий взгляд пробрался внутрь черепной коробки. — Есть что-то, что тебя беспокоит.

Я вздохнула, откинула от себя скомканную салфетку и рассеяно вслушалась в гудение голосов вокруг, перемешавшееся со звуками музыки.

— Есть. Но это сложный вопрос.

— Позволь решать мне. А для начала расскажи.

Я пожевала губами, ощущая на себе пристальное внимание Дрейка. Рассказать надо. Теперь он не просто мой Начальник, он тот, кого я люблю, — моя половина, моя команда, и, возможно, вместе у нас будет больше шансов найти выход из положения.

— Это касается моей семьи в этом мире и того, как течет время.

Дрейк пригубил вина, аккуратно поставил бокал на стол и сложил на груди руки. Наблюдая за знакомым выражением лица и жестами, будто говорящими «я весь во внимании», я вдруг со щемящей нежностью подумала о том, как сильно люблю его.

Ночь. Качели и знакомый двор.

Он обнимал меня за плечи, успокаивая. Вокруг плотным одеялом лежала тишина: в два часа ночи прохожие полностью исчезли из вида. Лишь горело в знакомой до боли многоэтажке несколько окон, одно из которых было моим. Маминым.

Наверное, она места себе не находила от беспокойства.

— …я не могу. Не могу каждый раз возвращаться, а они все такие же. Ничего не помнят, ничего не знают, ждут от меня нормальной реакции. У меня проходит час — у них нисколько, у меня две недели — у них нисколько. Я так устала от этого, Дрейк, не могу больше. Но не возвращаться тоже не могу, начинаю винить себя. Как быть? Что делать?